Девица с оштукатуренным лицом смотрит через витрину и щурит свои глазки. Затем вставляет сигарету в черный мундштук.
– Ручаюсь, что ваш друг не пьет. Могу поспорить, что он и курить бросил.
Покачивая бедрами, она прошла мимо, подошла к стеклянной двери, открыла ее и пересекла улицу. Посмотрела номер моей машины, хорошенько разглядела толстяка и неторопливо вернулась в тратторию. Все также вихляя бедрами и подбоченившись, встала прямо против меня. Пожевала мундштук и громко так объявила:
– Номер машины МУ три тысячи триста пятьдесят шесть.
Бармен впился глазами в машину, со лба у него стекают крупные капли пота. Юноша широко раскрытыми глазами уставился мне в рот. При этом вид у него такой, словно я переодетый эскимос и во рту у меня горящий фонарь. Я осушил стакан и с размаху хлопнул им о стойку.
– Не нужен ли кому-нибудь покойник? – спрашиваю.
– Нет, мы и сами сможем вскоре продать желающим свежий труп, – говорит размалеванная девица, показывая в глубь зала.
Оборачиваюсь и вижу, что молодой человек валяется на полу в обмороке.
– Телефон, – пробормотал бармен и направился было к дверям.
– Не волнуйся, – говорю. – Сейчас я тебе принесу твой телефон.
Я пересек зал, одним рывком оторвал подвешенный к стене телефон, вернулся к стойке и погрузил его в таз с водой.
– Прежде чем звонить, помой хорошенько свой телефон, а то на него глядеть тошно.
– A ты мне нравишься, парень, – говорит оштукатуренная девица.
Я сунул ей в карман тысячу лир, взял со стойки ключ, вышел, встав на цыпочки, опустил металлическую решетку, запер дверь и бросил ключ за ворота. Слышу, девица молотит кулачками по решетке и кричит:
– Синьор! .. Эй, синьор!
Я пожал плечами, глубоко вздохнул и дал ходу. Выскочив на людную улицу, я мгновенно затерялся в толпе. Иду себе не торопясь и ворочаю мозгами. Тут сам черт ногу сломает. Пока ясно одно: кто-то хочет любой ценой убрать меня. Сначала они попробовали скомпрометировать меня в связи с убийством Дана Паранко. Но потом оказалось, что речь идет о самоубийстве. Наконец, прямо в моей машине отправляют на тот свет толстяка, а затем пускают по следу проклятых фараонов. Но зачем, с какой целью? Тут я вспомнил о чудесном, чарующем голосе Дуарды. Замешана она в этом деле или нет? Может, она ждала все утро и пыталась мне дозвониться. Надо ее разыскать во что бы то ни стало.
Вдруг у самого бара «Зеленая труба» па противоположном тротуаре я увидел дворняжку. Она сидела на задних лапах и держала в зубах шляпу. Один из прохожих остановился и бросил в нее монету. Разрази меня гром, если это не Грэг, загримировавшийся под дворняжку. Я прошел мимо и притворился, будто ничего не понял. А Грэг незаметно подмигнул мне серым глазом.
Отлично. Теперь я точно знаю, что в «Зеленой трубе» меня ждет какой-нибудь сюрприз. Открываю дверь и вхожу. В комнате плавает сизый дым, а шум стоит такой, что уши глохнут. Кто режется в бильярд, кто пытает счастье у «однорукого убийцы». Радиола гремит на всю катушку.
Я осмотрелся и не обнаружил ничего особенно интересного. За стойкой сидел Ферри, по прозвищу Гол. Кадык у него такой здоровый, круглый, что хочется ударить по нему ногой. Со времени нашей последней встречи прошло целых два года. Последний раз я виделся с Голом в остерии у порта, когда Бруно Держу Пари пытался запихать его кадык в бутылку из-под анисовки.
Раньше Бруно был специалистом по отмычкам, но потом забросил свое «опасное ремесло» и стал работать на ипподроме: с любым желающим держал пари, какого цвета будут лошади–победительницы забегов.
– Вижу, ничего тогда у Бруно не вышло, – говорю.
– Что не вышло? – еле слышно пролепетал он, узнав меня,
– Запихать твой кадык в бутылку анисовки. – Я сразу понял, что у него техника хромает.
Гол вспомнил эту историю и стал багровым, как новенький кирпич. От страха он попытался проглотить свой кадык-мяч, но без успеха.
– Подожди, я тебе забью голешник, – говорю. Указательным пальцем я надавил на его кадык, и тот едва не выскочил у бедняги с другой стороны. Какой-то тип в красной полосатой майке сел рядом на табуретку, вынул из кармана свисток и пронзительно свистнул.
– Штрафной, – объявил он. – Разве тебе не известно, что по мячу бьют только ногой.
Мы оба начинаем гоготать, как жеребцы, и я убираю указательный палец.
– А ты, – говорю, – молоток! Я думал, ты не заметишь нарушения.
Я хлопнул его по спине, он меня по плечу, я его по животу, он мне дал под дых… А сам другой рукой щупает, нет ли у меня пистолета. Я с неизменной улыбкой беру его за «лапку», кладу ее под лимоновыжималку и нажимаю рычажок.
– Ты слишком размахался своей милой ручкой, – говорю.
Спортивный малый сразу помрачнел и попытался высвободить руку.
– Хочешь схлопотать по роже? – процедил он сквозь зубы. – Отдай пистолет.
– Ну зачем так? – говорю. – Мой пистолет без меня ужасно скучает.
Малый посмотрел на меня, на свою подпорченную ручку и молча возвратился к своим четырем приятелям, которые резались в автоматический бильярд.
Гол тем временем осушил стаканчик и немного приободрился,
– Послушай, – забормотал он. – Оставь меня в покое. Я в этот раз ничего такого не сделал.
– Врешь, скотина, – говорю. – Впрочем, меня не интересуют твои грязные делишки. Но если мне придется еще минуту ждать двойную порцию «Бурбона», то…